Музпросвет

Как бы то ни было, ясно, что мы имеем дело с чем-то неординарным и одновременно – не очень понятным. Немецкая немузыкальная газета Die Zeit, задумавшись, почему об Animal Collective до сих практически не пишет широкая пресса, решила, что дело не в том, что музыку этого коллектива сложно слушать (это далеко не так), но в том, что музыку эту коллектива сложно описать, её сложно пересказать.
Тем не менее я попробую это сделать. Перечислять различные элементы, из которых она сделана, не имеет смысла, дело, очевидно, не в диком разнообразии применённых звуков и не в изобретательности/компетентности музыкантов, но в органичности того, как эти звуки друг в друга перетекают и друг другу соответствуют.

И это касается не только звуков, записанных на улице или с радиоприёмника, но в первую очередь звуков музыкальных инструментов и голосов.
Создаётся такое впечатление, что каждая песня Animal Collective – это несколько наложенных друг на друга песен. В простейшем случае параллельно играют несколько акустических гитар и поют несколько голосов. Но поют и играют они асинхронно, с лёгкими сдвигами и непопаданиями. Оттого всё вместе – не теряя своей остроты – выходит из фокуса и расплывается.
Кажется, что музыка Animal Collective – это музыка, идущая в обратную сторону на магнитофоне, скорость которого медленно меняется: раньше говорили, что «звук плывёт» и «магнитофон тянет».
Это не столько песни, сколько эхо песен, отражения песен.

Новый альбом «Sung Tong» отличается от предыдущих тем, что он куда более доходчивый. Это в куда большей степени поп, в музыке стало куда больше округлости, изящества, броскости, даже – ловкости и смазливости. Постоянно возникают музыкальные моменты, которые можно только любить и возвращения которых ждать.
На новом альбоме есть много того, что уже присутствовало раньше на предыдущих альбомах, только на этот раз – в виде вкусной конфетки.

Легко догадаться, что стилистически Animal Collective попадают в эпоху конца 60-х годов – психоделический фолк-рок, который делали сонграйтеры, вооружённые акустической гитарой и LSD. Дух, скажем, ранних Pink Floyd ощущается очень сильно .
Но, я подозреваю, что в случае Animal Collective мы не имеем дело с ретро-усилием, это сходство получилось, скорее всего, само собой. Плывущий акустический саунд, ощущение безответственной беззаботности, радостного иррационализма и лёгкого сюрреалистического безумия, фольклорный транс и сладкие бесконечные мяукающие мелодии подталкивают нас к решению – «психо-фолк 60-х».
В конце 60-х, музыка, однако, звучала совсем по другому, настолько по другому, что переслушав ранний Pink Floyd, я почувствовал себя обманутым – нет в раннем Pink Floyd-е «раннего Pink Floyd-а».
Animal Collective – это явление сегодняшнего дня.

Animal Collective посетили Кёльн в рамках своего концертного турне.
На сцене находилось три человека – два парня с гитарами, а между ними – барабанщик.
Самым завораживающим был барабанщик. Он низко нагнулся над одним-единственным огромным стоящим на полу барабаном. На его голове – истошно-белый синтетический парик, на теле – чёрная хламида. Лица не видно. Он угловато пританцовывал и подпрыгивал. Колотил он странно – многие удары пропускал. Точнее, он многие удары просто колотил в воздух, не донося палочки до барабана. И вообще, его ритм-пассажи не попадали в то, что играли гитаристы.
Гитаристы - наряженные и накрашенные то ли индейцами, то ли ковбоями, то ли игроками американского футбола – колотили по струнам. Один из гитаристов пел песню без конца и начала, медленно, но решительно извиваясь всем телом. Грохот и лязг стоял неописуемый, живой саунд Animal Collective совсем не похож на саунд студийных альбомов.
Несмотря на то, что гитаристы часто играли асинхронно, а барабанщик немало усиливал хаос, всё вместе носило характер шаманского транса. Впрочем, барабанщик походил не на шамана, а просто откровенно инопланетного безумца.
Вовсе не казалось, что ребята прекрасно сыграны, и все «сложные эффекты» заранее отрепетированы, наоборот – не покидало ощущение царящей случайности и даже анархии.
Каждый из музыкантов был сконцентрирован и последователен, но я не мог отделаться от впечатления, что они не замечают присутствия друг друга. Они играют вместе, но вовсе не друг с другом, не одну и ту же музыку.
Музыка была одновременно медленной и истерично быстрой. Она и тянулась, медленно извиваясь, и захлёбывалась в сумасшедшей гонке.
И всё это – на чудовищной громкости, так что было уже вообще ничего не понятно.

Разговор с участниками Animal Collective состоялся в комнатке - или лучше сказать, кухоньке за сценой - на которой выступала исландская группа Mum.
Стены тряслись от медленного, но очень громкого баса.
В моей голове после концерта гудело и звенело, потому представление музыкантов растянулось: они перечисляли свои псевдонимы, я не понимал ни слова, они произносили их по буквам, возникло как бы эхо – когда ребята повторяли втроём букву за буквой.

Моих собеседников звали Panda Bear – это как он выразился «по преимуществу барабанщик», Deaken – гитарист, и Avey Tare – гитарист и певец. Четвёртый участник коллектива Geologist отсутствовал. Он обычно заведует всякими хитростями, связанными со звукозаписью.
Поют они все.

Я пошёл достать себе стул, а в это время Deaken наговорил в мой микрофон, что они родом из Мериленда, но перебрались в Нью-Йорк четыре года назад.

Animal Collective знакомы с массой народа в Нью-Йорке, но никакой сцены, специфического стилистически окрашенного андеграунда вокруг них нет. Все группы, с участниками которых они состоят в дружеских отношениях, играют непохоже друг на друга, и музыкальные идеи у всех разные. Каждый занимается своим личным делом, тем, что важно именно для него.

Моя попытка выяснить, откуда пошла музыка Animal Collective, ни к чему не привела. Ребята знают друг друга уже много-много лет, они близкие друзья, они много лет играют вместе... поэтому с течением времени их методы самовыражения как-то сблизились. Ребята музыкально настроились друг на друга. Невозможно сказать, откуда взялась их музыка, невозможно указать какие-то материальные внешние её источники: источник музыки – в личной истории жизни каждого музыканта.

Но послушайте, - протестую я, - не прячете ли вы источники вашей музыки в непрозрачных глубинах ваших душ? Есть же что-то, что отличает именно ваш подход, именно вашу эстетическую позицию?

Avey Tare: «Да, конечно. Можно сказать, что мы не исключаем для себя ничего, мы оставляем все возможности открытыми.
Мы слушаем очень много музыки, но то, что мы слушаем, это совсем не то, что мы делаем сами. Мы делаем свою музыку как бы в состоянии релаксации, расслабленности. Мы как бы лениво присматриваем со стороны за тем, как музыка сама собой случается.
При этом, мы не играем какую-то музыку, которая существует помимо нас сама для себя, нет, мы наполняем музыку звуками, которые имеют значение для нас, это звуки, непосредственно связанные с нашей жизнью.
Мы не конструируем музыку – вот тут произойдёт это, потом это, а потом – вон то... нет, всё вместе медленно растёт».

Deaken: «Очень важен момент нашего взаимодействия друг с другом. Мы часто просто прокручиваем друг другу кассеты с разными записями, с разными найденными звуками – мы это делали и много лет назад, когда нам было по 14 лет. И мы обсуждаем, как это звучит, что за этим стоит, почему это нам нравится или кажется близким. Мы видим, что, о! вот это звучит интересно, и мы начинаем играть... и смотрим куда всё это вырулит.
Про нас пишут, что на нас повлияло минимал техно или группа Can, это и в самом деле так – среди многого прочего на нас повлияли и они. Но мы, услышав минимал техно, вовсе не стали делать минимал техно. Минимал техно повлияло на наше восприятие музыки, на наше восприятие мира, наша жизнь как-то изменилась... и чем является в результате наша собственная музыка? Нет никакой прямой линии заимствования, влияния или вдохновения».

Avey Tare: «Если говорить о влияниях, то на нас скорее влияет не саунд, не результат, не сама музыка, но подход, методология, отношение к той или иной проблеме, метод решения задач».

В вашей музыке изумительным образом нет и следа так называемого «противоречия между роком и техно» или между песнями и инструментальной музыкой.

Avey Tare: «Мы любим рок, мы слушаем рок, но мы не хотим делать то, что делают все остальные.
Делать сегодня рок? Сегодня?
Рок, кажется, принадлежит прошлому, мы хотим его преодолеть, двинуться дальше. И то же самое с электронной музыкой или с коллажами из записанных на природе звуков.
Мы хотим сохранить энергию, напор, которые в этих музыках были, но идти дальше. Ну, как можно делать сегодня минимал техно? Но драйв, энергию, радикальность минимал техно потерять никак не хочется. We don’t wanna play rock’n'roll, but we wanna rock. Мы не хотим играть рок-н-ролл, но мы хотим давать газу».

Panda Bear: «Конечно, перед тем как начать делать музыку, мы что-то решаем, что-то придумываем. Но нам почти ничего не удаётся реализовать. Когда мы играем, всё получается совсем по другому».

Deaken: «Конечно, уже многие обратили внимание на то, что в нашей музыке всё как-то не очень хорошо друг с другом сочетается, всё слегка расползается... наверное, можно сказать, что это наша особенность. Но мы вовсе не придумываем, как добиться этого эффекта, мы просто оставляем большую степень свободы, мы принимаем многие решения не на сознательном уровне, мы иногда вообще не принимаем решений.
Мы не решаем «давайте сделаем вот так». Нет, мы скорее видим, что оно уже само собой сделалось вот так, и мы соглашаемся: ну, пусть оно так и останется».

Но в ваших альбомах, - упираюсь я, - есть очевидные примеры концептуального подхода. Скажем на альбоме «Campfire Songs» применённые звуки ограничены голосом, расстроенной акустической гитарой и шумом ветра.

Avey Tare: «Тем не менее, эта музыка – не дизайн. Она не придумана. Это очень красивые звуки. Мы в них утонули, их стало много, они вытеснили всё остальное. Записанные нами музыкальные события просто произошли.
Мы могли бы сказать, что вот три парня, вооружённые тремя минидиск плейерами, наслушались эмбиента лейбла Kompakt, отправились в ночной лес, запалили костёр, поиграли на гитарах, попели не в лад... это будет в общем-то верно, но это и совсем не так. Мы хотели не просто заполнить тянущимся звуком пространство, но создать пространство каким-то звуком.
Да, мы хотели спеть песни, но мы хотели растворить эти песни в пространстве, мы хотели создать пространство, в котором песни растворяются быстрее, чем сгущаются.
И всё это мы хотели сделать каким-то естественным путём, не особенно напрягаясь и ничего особенного не придумывая.
Нам, скорее, хотелось самим что-то в таком духе почувствовать и пережить.
Так обстоит дело и с остальными альбомами. Мы вовсе не хотим объединить какие-то стили, или что-то кому-то доказать, или кого-то чем-то удивить, нет, мы пытаемся сделать то, что было бы интересно для нас самих, что для нас самих имело бы смысл».

Deaken: «Ты получаешь академическое образование, тебе объясняют, как достигается тот или иной музыкальный эффект, как рождается музыка, что надо делать, чтобы то или иное в ней произошло. И ты впоследствии применяешь эти знания. Ты знаешь, как добиться того, что слышит твой внутренний слух.
Потому музыку делают так: сначала представляют её себе, понимают, чего ты хочешь, а потом делают это по известным правилам.
У нас так не получается. Конечно, мы тоже себе что-то сначала воображаем, но главное, что в процессе игры мы доходим до какой-то определённой точки, в которой вдруг происходят какие-то события, проявляются звуки какого-то инструмента, что-то становится ясным и ярким, а что-то – наоборот неважным... и это всё для нас совершенно ново и неожиданно. Мы этого не программировали».

Во многих ваших песнях присутствует ощущение первобытного транса.

Avey Tare: «Да, мы не делаем музыку с желанием что-то изобразить, что-то показать. Мы хотим реально быть. Мы хотим реально присутствовать. Мы хотим реально быть в нашей музыке, быть включёнными в её энергию, реально переживать восхищение и эйфорию».

Deaken: «Ведь дело не в том, какие мы инструменты используем, и что на них играем... Речь вовсе не идёт о перфекционизме, об исполнении замечательных песен, которые мы насочиняли. Нет, речь идёт о непосредственном переживании, мы хотим создать некоторый мир и в него переместиться»

И вот тут всплывает слово «психоделическая музыка».

Deaken: «Сегодня словом психоделический называют стиль конца 60х, ранний Пинк Флойд, но для нас «психоделический» значит нечто очень личное, глубоко личное, самое личное, что вообще может быть.
Мы говорим «психоделический» когда всё собирается в одну точку, когда достигается ощущение, что ты живёшь реально здесь и сейчас.
ЛСД? Это одно из влияний, мы действительно употребляли ЛСД, но дело не в этом.
Когда я говорю «психоделический», я вовсе не имею в виду «связанный с наркотическими галлюцинаторными переживаниями». Для нас это скорее – связанный с восприятием мира как чего-то открытого. Так воспринимают мир дети. Мир, как его воспринимает трёхлетний ребёнок – это психоделическое переживание.
И трёхлетние дети для этого вовсе не глотают ЛСД.
Психоделический – значит, связанный с необычайно ярким, чутким и интенсивным восприятием окружающего тебя мира. Не вообще окружающего, а окружающего именно в эту секунду».

сентябрь 2004

The Animal Collective
«Here Comes the Indian» (Paw Tracks, 2003)
По некоторым композициям вообще невозможно догадаться, что кто-то здесь что-то играет, это какие-то шумы, звуки, запущенные в обратную сторону, странно записанные голоса, опять шум как бы леса, как бы гитарный вой, звуки фортепиано, мелодия из радиоприёмника, какое-то электронное вжиканье, ага, это вроде бы барабаны, а вот зачирикала птичка или синтезатор Касио... и почему всё время кажется, что магнитофонная плёнка поехала в обратную сторону?
Перед глазами встаёт то лес, то луг, то крестьянский двор, заполненный прихотливым минимал-эмбиентом. Растворившийся в окружающей среде тонкошеий крестьян то орёт, то стучит в барабан, но общей хаотической гармонии вовсе не нарушает.
Музыканты уверены, что продолжают традицию, с одной стороны, такой странной калифорнийской панк-группы как Sun City Girls, с другой – немецких хиппи-экспериментаторов начала 70-х годов Amon Dььl, с третьей - современного эмбиента в духе кёльнского лейбла Kompakt.
Звуки традиционных инструментов препарированы наравне со звуками натурального происхождения, все звуки постоянно возвращаются, и похожее на муравейник мелко вибрирующее пространство медленно расширяется и расползается.
Очень может статься, что мы имеем здесь дело с очередной попыткой симуляции транса и вообще традиционной ритуальной музыки, скажем, из африканского леса.
У этой музыки нет позвоночника, нет главной темы, всё плывёт и повторяется, нет чего-то, за что можно ухватиться и удержаться, она неуловима и проницаема.
Да, в джунглях музыке не выжить, джунгли прорастают сквозь любые заграждения, в джунглях всё становится джунглями.
Не ходите, дети, с гитарой, барабанами и микрофоном в джунгли. И на крестьянский двор не ходите. А то будете растворены без остатка.